Том 17. Рассказы, очерки, воспоминания 1924-1936 - Страница 128

128

— Так заплатит, что все заплачем, — мрачно сказал Лобов.

Поднялись на бугор к ветряной мельнице, и стало видно, что горят два стога сена. Один стог снизу доверху был ярко одет в золотисто-красную парчу, около него чёртиками прыгали трое людей, тащили что-то, кричали; другой горел дымно, невесело; сквозь дым нехорошо просвечивали красные, мясные пятна. В сторону от него уходила крупная белая лошадь, запряжённая в беговые дрожки, был слышен крик:

— Стой! К-куда, дьявол…

Лобов приостановился, поглядел на лошадь и быстро пошёл наперерез ей, а Митрий Плотников, замедлив шаг, обернувшись к деревне, одобрительно сказал:

— Ползут наши!

Да, из деревни рассеянно шагали мужики, человек пять, и всё — люди, огонь, дым, рассвет — тянулось медленно, как бы хотело совсем остановиться. Но вдруг всё пошло иначе. Лобов перенял лошадь, разобрал вожжи, сел в дрожки и погнал навстречу своим, заорав диким голосом:

— Ребята, ломай дрожки! Пусть ему, дьяволу, убыток будет!

Это лёгкое дело было сделано в две-три минуты, белая лошадь вырвалась из толпы и стремглав помчалась к ограде усадьбы, влача по земле оглобли. Лобов, сидя на земле, крякал, выламывал железиной тонкие спицы из колес, мужики топали ногами, ломая дерево дрожек, гнули железные части, поругиваясь, покрикивая, кто-то пожалел:

— Эх, топора нет!

Митрий Плотников, спрятав за пазуху какие-то обломки, смотрел на усадьбу, восхищаясь:

— Красота!..

Над деревьями сада возвышалась острая фигурная крыша двухэтажного дома с башенками, балконами, со множеством окон, на стёклах, замороженных ночью, серых, как лёд, уже розовато поблескивала утренняя заря.

Вдруг из-за угла ограды выскочил на длинном бронзовом коне Красовский, широколицый, с добротной бородой купца, в дворянской фуражке, — красный её околыш удлинял его лицо, но белая тулья срезывала голову так, что казалось: головы-то Красовскому всё-таки не хватает. Он скакал, звучно шлёпая по лошадиным ляжкам плетью, наехал на людей и, ловко повёртывая коня, матерно ругаясь, стал хлестать плетью уже по головам и спинам мужиков, приговаривая:

— Поджигать? Л-лавки грабить? Мерзавцы… Воры! Ага-а!

Люди бросились бежать, но Лобов схватил всадника за ногу, сдёрнул с коня и, распластав Красовского по земле, сел на спину его, сунул ноги свои под мышки ему и, придавив затылок ладонью левой руки, правой стал медленно размахивать в воздухе. Красовский хватал и царапал руками землю, бил пятками в спину Лобова, а грузчик кричал:

— Идите сюда, эй!

Митрий Плотников подбежал первый и удушливо забормотал:

— Трифон, побойся бога! Что ты делаешь? Господи…

Кто-то благоразумно посоветовал:

— Так ему неспособно говорить, надо перевернуть мордой вверх.

— Правильно.

Перевернули. И, глядя в раздутое, выпачканное землёй лицо, Серах ласково спросил:

— Ты что же это, Владимир Павлыч, дерёшься? Налетел, наскочил и без доброго слова — плетью хлещешь? Не годится эдак-то! Мы — не скот. Мы тебе зла не сделали…

Красовский, всхрапывая, как лошадь, стирал с лица, с бороды землю и молчал.

— Высудил с нас дело-то да с нас же издержки ищешь, — заговорили мужики.

— Да-а…

— Теперь нам осталось по миру идти.

Красовский молчал, поглаживая кисть руки, потряхивая головой. Митрий Плотников пытался выправить на своём колене измятую дворянскую фуражку и бормотал:

— Сердиться не тебе надо, Владимир Павлыч, мы — обиженные, нам полагается сердиться-то. Ушиб ручку-то? То-то.

Кто-то заметил:

— Мяса много, а косточки тонкие…

— Убить его надо, — хрипло сказал Трифон Лобов.

— Что вы хотите? — глухо спросил Красовский, не глядя ни на кого.

Мужики дружно загалдели:

— Мы хотим миром кончить.

— Издержки платить нет сил у нас!

— Не будем, так и знай!

— Стыдился бы нищих грабить.

— Чего вы хотите? — повторил помещик.

— Не согласны мы с твоим судом.

— Планы твои — фальшивые, вот что, барин…

— Мошенству учат вас…

Красовский осторожно поднялся на ноги и, оглядывая всех невидимыми из-под густых бровей глазами, заговорил с хрипотцой, покашливая:

— Всякое дело можно миролюбиво решить. А вы сено подожгли.

— Не-ет, — закричал Плотников с радостью. — Нет, мы сено не поджигали! Присягу дадим. Мы на пожар пришли…

— Помочь чтобы, — уныло сказал кто-то.

— Думали — усадьба горит.

— За сено не отвечаем.

— Спроси своих — они у стогов были, когда мы пришли.

— Дрожки разбили, — сказал Красовский.

Плотников подал ему фуражку, говоря не совсем уверенно:

— Дрожки — это лошадь будто разбила…

Мужики молча посмотрели на Лобова, он тряхнул головой.

— Ну, чего врать? Как малые ребята. Я дрожки изломал. К чёртовой матери…

— Вот видите, — сказал помещик и шагнул в сторону усадьбы, перед ним расступились. Тогда он пошёл увереннее, быстрее, помахивая платком в красное лицо своё, держа в руке фуражку, и сказал:

— Дым какой едкий…

Это была неоспоримая правда: потянул утренний ветерок и окутал людей густым облаком серого дыма. Митрий Плотников, шагая рядом с барином, поддержал его:

— Сено ещё ничего, а вот солома совсем ядовито дымит. В Орловской губернии в некоторых деревнях соломой печи топят, а избы-то курные, печи без труб, для пущей теплоты, дым-то прямо в избу идёт — беда! Очень глаза страдают от этого…

Сзади словоохотливого мужичка и внимательно молчавшего барина шагало, перешёптываясь, человек десять, а другие, постепенно отставая, на минуту останавливались в поле, точно часовые, затем собирались в кучки, спрашивая друг друга:

128